– Пожалуйста… – повторила она.
Ну, это уже будет немного слишком, правда: что, подразумевается, я должен здесь делать? Во мне еще бурлил неудачный эксперимент с вахтером; с заднего сиденья сочилось недовольное ворчание. А быстрая проверка ситуации во многом свидетельствовала о том, что я попал в капкан между дорогой Деб и Темным Художником, а теперь ожидается, что здесь я проделаю нечто свойственное человеку вроде… Кстати, вроде чего? Она ведь не хочет… то есть она ведь не хочет конца нам обоим? Что здесь происходит? И почему происходит со мной?
– Я отправила детей к соседям, – сказала Рита и толкнула дверь бедром.
Я вошел.
Не могу придумать, как описать то, что произошло потом, ни один из вариантов не кажется адекватным. Она пошла в сторону дивана. Я следом. Она села. Я тоже. Казалось, она испытывает неловкость, как будто чего-то ждет, а так как я не совсем понимал чего, то я вернулся к мыслям о незаконченной работе с Яворски. Если бы у меня только было чуть больше времени! Что бы я мог сделать!
Пока я думал обо всем этом, до меня вдруг дошло, что Рита тихо плачет. Какое-то время я смотрел на нее, пытаясь прогнать из сознания образ освежеванного и бескровного вахтера. Провалиться мне на месте, если я понимаю, отчего она плачет, но поскольку я так долго и тщательно практиковался в имитации человеческих проявлений, я знал, что должен успокоить ее. Я склонился к ней, обнял за плечо.
– Рита, – сказал я. – Ну ладно, ладно.
Не особенно подходящие для меня слова, но их рекомендуют многие эксперты. И они оказались эффективными. Рита потянулась ко мне и прижалась лицом к груди. Я крепче обнял ее, что позволило увидеть часы на запястье. Меньше часа назад эта самая рука сжимала филейный нож над маленьким вахтером. От этой мысли у меня закружилась голова.
И правда, я не знаю, как это произошло, но это произошло. Еще какое-то время я поглаживал ее, приговаривая «ну-ну, ладно, ладно», а сам смотрел на мышцы своих рук, сенсорной памятью пальцев ощущая пульс, взрыв энергии и яркость ножа, взрезающего живот Яворски. А в следующее мгновение…
Думаю, Рита посмотрела на меня. И я вполне уверен, что тоже посмотрел в ответ. И все же я видел не Риту, а аккуратную кучку прохладных и бескровных конечностей. Ритины руки расстегивали мне ремень, а я слышал громогласный недовольный голос Темного Пассажира. А чуть позже…
Так. Все же это непостижимо. То, что здесь, на диване… Как это вообще могло произойти?
К тому времени когда я забрался к себе в постель, сил у меня не осталось совсем. Обычно я не сплю долго, но сегодня казалось, что мне может потребоваться целых тридцать шесть часов. Подъемы и спады прошедшего вечера, напряжение от такого множества новых ощущений – все это действовало опустошающе. Конечно, не настолько опустошающе, как для Яворски, этого маленького мерзавца, но я использовал всю свою месячную норму адреналина за один стремительный вечер. Я не мог даже думать, что означал каждый из его элементов, начиная со странного толчка, бросившего меня в безумный и стремительный ночной полет, до совершенно невообразимых вещей, происшедших между нами с Ритой. Когда я уходил, она спала и выглядела явно намного счастливее. Но запутавшийся бедняга – Темный Декстер – снова не может ни в чем разобраться, поэтому не успела моя голова коснуться подушки, как я почти мгновенно заснул.
…И вот я снова над городом, как стремительно парящая, гибкая птица, и холодный воздух обтекает меня, то тянет вверх, то бросает вниз, туда, где лунный свет рябит на воде, и я влетаю в тесную холодную комнату для убийств, где маленький вахтер смотрит на меня и смеется, распростертый под занесенным ножом, смеющийся, и это усилие перекашивает его лицо, изменяет его, и теперь это уже не Яворски, а женщина, и человек, держащий нож, смотрит вверх, туда, где парю я, – над скрученными красными внутренностями, и он поднимает лицо, а за дверью я слышу Гарри и поворачиваюсь как раз перед тем, как увидеть, кто лежит на столе, но…
Я просыпаюсь. Головная боль такая, будто о голову раскололи арбуз. Ощущение такое, как будто я вообще не закрывал глаз, хотя часы у кровати утверждают, что уже 5.14.
Еще один сон. Еще один междугородный звонок на мою фантомную вечернюю линию. Неудивительно, что я непреклонно отказывался видеть сны большую часть своей жизни. Как глупо: какие плоские и очевидные символы. Полностью неконтролируемая, тревожная мешанина, отвратительный и вульгарный нонсенс.
Теперь я уже не мог снова заснуть, перед глазами – все те же инфантильные образы. Если уж я вижу сны, не могли бы они больше подходить мне, быть интереснее и разнообразнее?
Я сел и потер пульсирующие виски. Жуткое и утомительное оцепенение вдруг спало с меня, точно корка с раны, и я сел на кровати в каком-то непонятном дурмане. Что со мной происходит? И почему это не может происходить с кем-нибудь еще?
Сон не был похож на предыдущие, однако я не уверен, что знаю, в чем разница или что он означает. Последний раз я не сомневался, что должно произойти новое убийство, я даже знал где. Но сейчас…
Я зевнул и пошлепал в кухню выпить воды. Голова Барби сделала «так-так», когда я открыл холодильник. Я стоял и смотрел, потягивая воду из большого стакана. Яркие голубые глаза смотрели на меня не мигая.
Почему мне приснился этот сон? Может, просто переутомление от похождений прошедшего вечера включило на воспроизведение мое расшатанное подсознание? Раньше я никогда не ощущал переутомления; на самом деле это всегда давало выход напряжению. Впрочем, раньше я никогда не оказывался так близко к катастрофе. Но при чем здесь сон? Некоторые из его образов были болезненно натуральны: Яворски и Гарри, не увиденное лицо человека с ножом. Однако хватит. Зачем беспокоить меня ерундой из учебника психологии для начинающих?