Просто такая манера перестала его устраивать. Нужно что-то еще. Он пытается что-то выразить, но еще не подобрал нужный вокабуляр. То есть, если бы я был на его месте, я действительно должен был чувствовать разочарование. И очень вероятно – продолжить поиски ответа.
Скоро.
Пусть Ла Гэрта ищет своего свидетеля. Все равно не найдет. Это холодный и осторожный монстр, я им абсолютно восхищаюсь. Однако что мне делать со своим восхищением? Я не знал, потому и уединился на катере – чтобы подумать.
Какой-то скутер пересек мой курс на семидесяти милях в час. Я радостно помахал ему и вернулся в настоящее. Приближался Стилтсвилль, самое заброшенное в районе мыса Флорида собрание старых домов на сваях. Я шел широкой дугой, без цели, и мысли мои двигались по такой же пологой дуге.
Что делать? Нужно решать сейчас, пока я не слишком увяз в оказании помощи Деборе. Я способен помочь ей. Лучше меня в этом никто не понимает. Никто даже движения не сделал в нужном направлении. Но хочу ли я помогать? Хочу ли, чтобы убийцу арестовали? Или хочу сам найти и остановить его? А за всем этим – досадная мыслишка: а хочу ли я его останавливать?
Что же мне делать?
Справа в закатном свете дня еле виднелся Элиот-Ки. Каждый раз я вспоминаю нашу поездку туда с Гарри Морганом. Моим приемным отцом. Хорошим Полицейским.
Ты не такой, как все, Декстер.
Да, Гарри, конечно, я не такой.
Ты можешь научиться контролировать свою непохожесть и использовать ее конструктивно.
Ладно, Гарри. Если ты так считаешь. Но как?
И он сказал мне.
Нигде не найти такого звездного неба, как в южной Флориде, когда тебе четырнадцать и ты в походе с папой. Даже если это твой приемный папа. И даже если вид звезд просто наполняет тебя чем-то похожим на удовольствие, об эмоциях речи не идет.
Костер умер, звезды стали удивительно яркими, мой дорогой старикан – приемный папа – уже довольно долго молчит, отхлебывая помаленьку из старомодной плоской фляжки, которую он достал из бокового клапана рюкзака. Отец не особо силен в этом деле, как другие копы, не умеет пить. Но вот фляжка опустела и пришло время ему высказаться, а то когда он еще решится.
– Ты не такой, как все, Декстер…
Я отвожу взгляд от ярких звезд. Вокруг небольшой песчаной полянки пляшут тени последних всполохов костра. Часть из них струится по лицу Гарри. Он какой-то странный, таким я его никогда не видел. Решительный, несчастный, слегка выпивший.
– Что ты имеешь в виду, пап? Он не смотрит на меня.
– Биллапы говорят, что пропал Бадди…
– Противная шавка. Лаяла ночи напролет. Мама никак не могла уснуть.
Конечно, маме нужно спать. Она умирает от рака, ей требуется спокойный отдых, а из-за ужасной собачонки через дорогу, которая тявкала на каждый упавший лист, не уснуть.
– Я нашел могилу, – сказал Гарри. – Там много костей, Декстер. И это кости не только Бадди.
Тут ничего особо не ответишь. Я перебираю сосновые иголки и жду дальше.
– И давно ты этим занимаешься?
Я ищу в темноте лицо Гарри, потом перевожу взгляд на заливчик у пляжа. Там на волнах слегка покачивается наша лодка. Огни Майами едва виднеются справа, мягкий белый ореол. Я не могу понять, куда клонит Гарри и что он хочет услышать. В этом весь мой приемный папа – прямой, как струна, и правда хорошо с ним уживается. Он или всегда все знает, или узнает.
– Полтора года, – отвечаю я. Гарри кивает.
– И почему ты этим занялся?
Отличный вопрос, но, конечно, не по моим четырнадцати годам.
– Я просто… ну, как бы… мне пришлось.
Уже тогда, в том возрасте, я отвечал мягко и уклончиво.
– Ты слышишь голоса? – продолжает допытываться Гарри. – Кто-то или что-то говорит тебе, что делать, и ты это делаешь?
– Ну, – отвечаю я с красноречием четырнадцатилетнего подростка. – Не совсем.
– Расскажи мне.
Луна, большая толстая луна; на нее хочется смотреть и смотреть. Я снова набираю в ладонь сосновых иголок. Лицо мое горит, как будто папа расспрашивает о моих сексуальных снах. Что по-своему…
– Я, ну… вроде… понимаешь… Как будто что-то чувствую, – говорю я. – Внутри. Что-то наблюдает за мной. Или, может быть… смеется? Не то чтобы голос, а как…
Снова красноречивое пожатие плечами. Однако Гарри улавливает в этом какой-то смысл.
– И это нечто заставляет тебя убивать?
Высоко в небе слышится звук реактивного самолета.
– Не то чтобы заставляет. Просто делает так, что это начинает казаться неплохой мыслью.
– А тебе никогда не хотелось убить что-то большое? Больше, чем собака.
Я пытаюсь ответить, но в горле встает комок. Я прокашливаюсь и отвечаю: – Да.
– Человека?
– Никого особо, пап. Просто… Я снова пожимаю плечами.
– И почему ты еще этого не сделал?
– Ну… я подумал, что вам это не понравится. Тебе и маме.
– Именно это останавливает тебя?
– Я, ну… я не хочу, чтобы ты, ну… злился на меня. Это… Ты понимаешь. Не хочу расстраивать тебя.
Украдкой бросаю взгляд на Гарри. Не мигая он смотрит на меня.
– Мы затем пошли в поход, пап? Чтобы поговорить об этом?
– Да, – отвечает Гарри. – Надо же разобраться с тобой. Разобраться, точно; именно так Гарри представляет себе жизнь – отглаженная рубашка и надраенные туфли. И уже тогда я знал: жажда убивать рано или поздно приведет к тому, что нужно будет разбираться.
– Как? – спрашиваю я, а он смотрит на меня долгим и тяжелым взглядом, а потом кивает, поняв, что я с ним, шаг в шаг.
– Молодец, – говорит он. – Теперь слушай. Несмотря на это «теперь слушай», проходит довольно много времени, пока Гарри не начинает говорить вновь. Я смотрю на огни проплывающего ярдах в двухстах от нашего маленького пляжа катера. Звук мотора заглушается ревом радио, настроенного на кубинскую музыкальную станцию.